Неточные совпадения
Сколько помню, адмирал и капитан неоднократно решались на отважный набег к
берегам Австралии, для захвата английских судов, и, кажется, если не ошибаюсь, только неуверенность, что наша старая, добрая «Паллада» выдержит еще продолжительное плавание от Японии до Австралии, удерживала их, а еще, конечно, и неуверенность, по неимению никаких известий, застать там
чужие суда.
А нечего делать японцам против кораблей: у них, кроме лодок, ничего нет. У этих лодок, как и у китайских джонок, паруса из циновок, очень мало из холста, да еще открытая корма: оттого они и ходят только у
берегов. Кемпфер говорит, что в его время сиогун запретил строить суда иначе, чтоб они не ездили в
чужие земли. «Нечего, дескать, им там делать».
Так кончился первый акт этой морской драмы, — первый потому, что «страшные», «опасные» и «гибельные» минуты далеко не исчерпались землетрясением. Второй акт продолжался с 11-го декабря 1854 по 6-е января 1855 г., когда плаватели покинули фрегат, или, вернее, когда он покинул их совсем, и они буквально «выбросились» на
чужой, отдаленный от отечества
берег.
— Не люблю я этих извозчиков!.. Прах его знает — какой
чужой мужик, поезжай с ним по всем улицам! — отшутилась Анна Гавриловна, но в самом деле она не ездила никогда на извозчиках, потому что это казалось ей очень разорительным, а она обыкновенно каждую копейку Еспера Иваныча, особенно когда ей приходилось тратить для самой себя,
берегла, как бог знает что.
— Довольно даже глупо это со стороны твоей барыни! — рассердился вдруг Лодыжкин, который здесь, на
берегу, чувствовал себя гораздо увереннее, чем на
чужой даче. — И опять, какая она мне такая барыня? Тебе, может быть, барыня, а мне двоюродное наплевать. И пожалуйста… я тебя прошу… уйди ты от нас, Христа ради… и того… и не приставай.
— Так неужто жив сам-деле против кажного их слова уши развесить надобно? Они, ваше высокоблагородие, и невесть чего тут, воротимшись, рассказывают… У нас вот тутотка всё слава богу, ничего-таки не слыхать, а в
чужих людях так и реки-то, по-ихнему, молочные, и берега-то кисельные…
Я искренно убежден, что именно только это последнее обстоятельство может побуждать этих людей такими массами устремляться в"
чужое место", и именно там, а не на
берегах Ветлуги или Чусовой искать отдыха от треволнений трудовой жизни.
— А ты погляди, как мало люди силу
берегут, и свою и
чужую, а? Как хозяин-то мотает тебя? А водочка чего стоит миру? Сосчитать невозможно, это выше всякого ученого ума… Изба сгорит — другую можно сбить, а вот когда хороший мужик пропадает зря — этого не поправишь! Ардальон, примерно, алибо Гриша — гляди, как мужик вспыхнул! Глуповатый он, а душевный мужик. Гриша-то! Дымит, как сноп соломы. Бабы-то напали на него, подобно червям на убитого в лесу.
Тихое, робкое и грустно-покорное заметно в людях прежде всего, и так странно, страшно, когда сквозь эту кору покорности вдруг прорвется жестокое, бессмысленное и почти всегда невеселое озорство. Мне кажется, что люди не знают, куда их везут, им все равно, где их высадят с парохода. Где бы они ни сошли на
берег, посидев на нем недолго, они снова придут на этот или другой пароход, снова куда-то поедут. Все они какие-то заплутавшиеся, безродные, вся земля
чужая для них. И все они до безумия трусливы.
Скажешь, что нашел, — попросят поделиться, скажешь, что украл, — сам понимаешь, а скажешь, что потерял, — никто ничего, растеряха, тебе не поверит… Вот и помалкивай да
чужое послухивай, что знаешь, то твое, про себя
береги, а от другого дурака, может, что и умное услышишь. А главное, не спорь зря — пусть всяк свое брешет, пусть за ним последнее слово останется!
Далеко оно было от него, и трудно старику достичь
берега, но он решился, и однажды, тихим вечером, пополз с горы, как раздавленная ящерица по острым камням, и когда достиг волн — они встретили его знакомым говором, более ласковым, чем голоса людей, звонким плеском о мертвые камни земли; тогда — как после догадывались люди — встал на колени старик, посмотрел в небо и в даль, помолился немного и молча за всех людей, одинаково
чужих ему, снял с костей своих лохмотья, положил на камни эту старую шкуру свою — и все-таки
чужую, — вошел в воду, встряхивая седой головой, лег на спину и, глядя в небо, — поплыл в даль, где темно-синяя завеса небес касается краем своим черного бархата морских волн, а звезды так близки морю, что, кажется, их можно достать рукой.
Параша. Вот, батюшка, спасибо тебе, что ты меня, сироту, вспомнил. Много лет прошло, а в первый раз я тебе кланяюсь с таким чувством, как надо дочери. Долго я тебе
чужая была, а не я виновата. Я тебе с своей любовью не навязываюсь, а коль хочешь ты моей любви, так умей
беречь ее. Крестный, мы тебя возьмем в приказчики на место Наркиса. Переезжай к нам завтра.
— Надо бы мне год, два еще пожить… Молод ты… очень боюсь я за тебя! Живи честно и твердо…
Чужого не желай, свое
береги крепко…
Коринкина. Хорош! С меня взял клятву, что я молчать буду, а сам всем рассказывает. Да и отлично; пусть его болтает, и я молчать не намерена; очень мне нужно
чужие секреты
беречь!
Соловьихинцы, — я вот рассказывал, — любят так, чтоб
чужое взять, а уж песочницы — те свое
беречь мастера.
Горецкий. Да хотя бы рассекрет. У меня своих секретов нет, а если какой
чужой, так что мне за надобность
беречь его. Я для Глафиры Алексеевны все на свете…
Васильков. Зачем ты так просишь? Если есть у тебя тайна, так
береги ее про себя, я до
чужих тайн не охотник.
Мы пришли в Керчь поздно вечером и принуждены были ночевать под мостками с пароходной пристани на
берег. Нам не мешало спрятаться: мы знали, что из Керчи, незадолго до нашего прихода, был вывезен весь лишний народ — босяки, мы побаивались, что попадём в полицию; а так как Шакро путешествовал с
чужим паспортом, то это могло повести к серьёзным осложнениям в нашей судьбе.
Вечерами жители Дрёмова, собравшись на
берегу Ватаракши, грызли семена тыквы и подсолнуха, слушали храп и визг пил, шарканье рубанков, садкое тяпанье острых топоров и насмешливо вспоминали о бесплодности построения Вавилонской башни, а Помялов утешительно предвещал
чужим людям всякие несчастия...
И боже мой, неужели не ее встретил он потом, далеко от
берегов своей родины, под
чужим небом, полуденным, жарким, в дивном вечном городе, в блеске бала, при громе музыки, в палаццо (непременно в палаццо), потонувшем в море огней, на этом балконе, увитом миртом и розами, где она, узнав его, так поспешно сняла свою маску и, прошептав: «Я свободна», задрожав, бросилась в его объятия, и, вскрикнув от восторга, прижавшись друг к другу, они в один миг забыли и горе, и разлуку, и все мучения, и угрюмый дом, и старика, и мрачный сад в далекой родине, и скамейку, на которой, с последним, страстным поцелуем, она вырвалась из занемевших в отчаянной муке объятий его…
Пусти меня! — мой старый дом
На
берегу Днепра крутом
Близ рубежа Литвы
чужойОброс могильною травой...
— Правда твоя, правда, Пантелеюшка, — охая, подтвердила Таифа. — Молодым девицам с
чужими мужчинами в одном доме жить не годится… Да и не только жить, видаться-то почасту и то опасливое дело, потому человек не камень, а молодая кровь горяча… Поднеси свечу к сену, нешто не загорится?.. Так и это… Долго ль тут до греха? Недаром люди говорят: «
Береги девку, что стеклянну посуду, грехом расшибешь — ввек не починишь».
День стоял хороший, на реке было не особенно жарко, и наш молодой человек — один среди
чужих людей — то наблюдал этих
чужих людей, то посматривал на пустынные
берега реки и бесчисленные рукава и протоки, по которым одно за другим шли суда французской эскадры.
Кроме французских солдат, одетых в темно-синие куртки и белые широкие, стянутые у ног штаны и в анамских шляпах на головах, тут были темнокожие тагалы в пестрых, светло-синих рубахах и таких же штанах, с несколько выкаченными глазами и толстыми губами, добродушные на вид люди, молчаливо покуривавшие сигары и с недоумением поглядывающие на
берега чужой страны, куда их, неизвестно почему, перевезли вдруг с родного острова и теперь везут для усмирения таких же туземцев, как и они сами.
Все выходили на палубу и становились во фронт расфранченные, с веселыми лицами. Еще бы! Почти два месяца не видали
берега! Всем хочется погулять, посмотреть на зелень, повидать
чужой город и… выпить вволю.
И Ровнедь минули, и Щербинскую гору, что так недавно еще красовалась вековыми дубовыми рощами, попавшими под топор промышленника, либо расхищенными людом, охочим до
чужого добра. Река заворотила вправо; высокий, чернеющий чапыжником нагорный
берег как бы исполинской подковой огибал реку и темной полосой отражался на ее зеркальной поверхности. Солнце еще не село, но уж потонуло в тучах пыли, громадными клубами носившейся над ярманкой. В воздухе засвежело; Татьяна Андревна и девицы приукутались.
«Что ж, — думает он, — дочь —
чужое сокровище, расти ее,
береги, учи разуму, а потом, рано ли, поздно ли, в чужи люди отдай!..»
— Вот потому и приятнее иметь отношения с порядочной женщиной. Всегда лучше. Не может быть скандала. Соблюдено всегда приличие. Не рискуешь ничем. Сами свое положение и доброе имя
берегут. Ну, а на меня в этом отношении всегда можно положиться. Я никогда не скомпрометирую женщину. Умею хранить, cher amie,
чужие тайны.
Матросы с корабля «Богородица-Ветров» месяца четыре не были на суше и теперь, сойдя на
берег, робко, по двое шли по городу, как
чужие, отвыкшие от городов люди.
Но и тут не обернулась Татьяна Алексеевна, как будто ничего не слыхала; и только улыбка тихо сошла с лица, и стало оно покорным, робким и для самой себя милым: любовью мужа любила себя в эту минуту Татьяна Алексеевна и так чувствовала себя всю, как будто есть она величайшая драгоценность, но страшно хрупкая, но
чужая — надо очень
беречь!
Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины
беречь честь
чужого для него человека.